В понятиях о нравственности, как и во всех других своих воззрениях, язычник был сама природа, простая, вполне чувственная природа, неразвитая сознательною мыслию. Поэтому его совесть допускала очень многое, чего мы уже не прощаем и почитаем за великий грех. Он, например, бывал часто бесстыден в отношениях к другому полу, о чем говорят в Х веке арабы, видевшие руссов на Волги, о чем свидетельствует и наш летописец, описывая древний, а быть может, еще и современный ему быт древлян, северян, вятичей и т. д. Летописец же рассказывает былину про язычника Владимира, как он бесстыдно отомстил Полоцкой Рогнеде за то, что назвала его робичичем, сыном рабы, и не захотела пойти за него замуж. Однако все это рисует не разврат нрава, как у римлян в последние столетия их жизни, не падение общества, а одно малолетнее детство этого общества, по нравственным понятиям еще не отделившегося от неразумной животной природы и не ведавшего вины в подобных поступках. Из той же близости к животной природе вырастали и все другие качества языческих нравов, недобрые и добрые.
Мы сказали, что хитрость и коварство, как ловкие орудия ума, без которых, например, невозможно поймать ни одного зверя, ни одной птицы, в людских отношениях употреблялись, однако, только там, где недоставало прямой силы. Как скоро язычник сознавал свою силу и могущество, он действовал всегда прямо, открыто, честно. Святослав всегда вперед посылал сказать соседним странам, с которыми хотел воевать: «Иду на вас!» Святослав говорил так, конечно, от лица всей своей дружины, от лица всей Руси, что вполне соответствовало положению тогдашних русских дел. Но каждый из храбрых, каждый его дружинник, воспитанный с ним вместе в сознании русского могущества, – такой же Святослав в своих нравах и поступках. Об этом засвидетельствовал и летописец, говоря, что со Святославом вся его дружина жила одинаково. Сознание своей силы и могущества есть уже качество богатырское, и потому идеал нравственного человека по языческим понятиям должен выразиться по преимуществу в лице богатыря, как он изображается в народных песнях-былинах. Храбрые Святославовой дружины действительно богатыри, почему и византийская риторика в описании Святославовых битв, как мы видели, очень походит на песню-былину. В ней, как и в наших песнях-былинах, богатырь-воевода хватает врага за пояс и помахивает им, защищаясь, как щитом или палицей; и в ней богатыри рассекают пополам и людей и лошадей. Борьба с богатырями заставила и греческого ритора сказать богатырское слово (так в древности именовалась песня-былина) в честь великих и истинно богатырских подвигов этой борьбы.
Как образ не простой, а стихийной силы, буйной и ярой, как сама природа, богатырь, этот буй тур и яр тур древних песен, конечно, не знал нравственных слабостей или пороков бессилия, каковы коварство, вероломство, криводушие, малодушие, трусость и т. п. Самая жестокость и свирепость, до которых в иных случаях доходил в своих подвигах и богатырь, только выражение простой стихийности его богатырской силы и богатырского нрава. Если христианская нравственность требует именно обуздания страстей, то языческая нравственность тем и отличалась, что в ней всякое движение чувства получало стремительность и горячность самой стихии. Война, месть врагу, истребление врага не простое отношение вражды, но стихийное чувство злобы и ненависти. Вот почему и благодушный, добрейший по своей природе Илья Муромец становился диким зверем, когда сокрушал врага.
Богатырское дело – дело дружинное. В нем и нравственность должна носить черты дружинного быта и особенно дорожить теми качествами, какие создавали высоту дружинного идеала.
Различная бытовая среда воспитывала и различные нравы, и различные нравственные понятия. Нрав зверолова, конечно, не во всем походил на нрав земледельца, как и нрав богатыря-воина – на нрав промышленника-торговца. В каждой среде создавались свои идеалы нравственных людей, и надо заметить, что язычник очень верно определял достоинство самого корня нравственных поступков в каждой отдельной среде быта. Звериный и птичий промышленник почитал неприкосновенной святыней чужую добычу, хотя бы она встречалась ему в самом глухом, пустынном месте. Купец почитал выше всего правое, то есть верное, слово, честность в исполнении обязательств и сделок. И промышленник-охотник и промышленник-купец на самих себе очень хорошо испытывали великую тяжесть всех трудов, с какими доставались промысловые добычи, и потому сколько берегли свою собственность, столько же уважали и неприкосновенность чужих добытков труда. Мы видели, с какой заботою руссы оберегали на Черном море во время крушения чужие ладьи и товары, и знаем также, как они преследовали злодеев должников.
Вообще должно заметить, что нравственные понятия в языческой жизни нарождались сами собой, под влиянием самих дел и условий языческого быта. Таковы известные обстоятельства немой торговли, без слов, о которой скажем ниже и которая, как древнейший неизбежный способ сделок между чужими племенами и между людьми, не разумевшими языка друг у друга, в древних торговых сношениях случалась нередко; самые свойства такого образа сношений заключали уже в себе плодовитое зерно для развития самых прямых и в высокой степени твердых и честных отношений и к собственному слову, и к чужому имуществу. Добрые нравственные качества человека в этих обстоятельствах являлись вовсе не от доброго поучения, а как неизбежное последствие его бытовых порядков; они нарождались и воспитывались самим делом повседневной жизни, потому что во многих случаях при тогдашнем состоянии общества быть честным, держать крепко правое слово язычнику выгоднее, ибо хитрый обман в повседневных сделках разрушал самую основу сношений, которые в то время вообще достигались с немалым трудом. Таким образом, можно сказать, что вся нравственность язычника и в добрых, и в худых своих стремлениях, – естественное произведение самой природы тогдашнего быта.
ЛИТЕРАТУРА
(Источники сведений и иллюстраций)
Абрамов Ю.А., Дёмин В.Н. 100 великих книг. М., 1999.
Агеева Р. А., Васильев В.Л., Горбаневский М.В. Старая Русса: Тайны имени древнего города. М., 2002.
Азбелев С.Н. Предания о древнейших князьях Руси по записям IX—XX вв. // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 1. М., 1997.
Алексеева Л.М. Полярные сияния в мифологии славян. М., 2001.
Амброз А.К. Раннеземледельческий культовый символ («ромб с крючками») // Сов. археология. 1965. № 3.
Андреев А. Магия и культура в науке управления. СПб., 2000.
Он же. Мир Тропы: Очерки русской этнопсихологии. СПб., 2000.
Аничков Е.В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914.
Аномалии и чудеса Подмосковья. Картогр. прил. к журн. «Лик». Вып. 1. М. – Красногорск, 2001.
Апокрифы древней Руси. Тексты и исследования. М., 1997.
Археология с древнейших времен до Средневековья. В 20 т. М., 1981—2000. Изд. не завершено.)
Асов А.И. Славянские боги и рождение Руси. М., 1999.
Он же. Славянские руны и «Боянов гимн». М., 2000.
Афанасьев А.Н. Народ-художник: Миф. Фольклор. Литература. М., 1986.
Он же. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. М., 1994.
Бадер О.Н. Элементы культа светил в палеолите // Древняя Русь и славяне. М., 1978.
Белова О.В. Славянский бестиарий. М., 2000.
Бернштам Т.А. Следы архаических ритуалов и культов в русских молодежных играх «ящер» и «олень». Опыт реконструкции.) // Фольклор и этнография: Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры. Л., 1990.
Бессонов П.А. Калики перехожие. Вып. 1 – 6. М., 1861 – 1864.
Библиотека литературы Древней Руси в 20 т. Т. 1 – 10. М., 1997—2001. (Изд. продолжается.)
Библиотека русского фольклора в 20 т. Т. 1 – 11. М., 1988 – 2001. (Изд. продолжается.)
Блок А.А. Поэзия заговоров и заклинаний // Собр. соч. в 8 т. Т.5. М. – Л., 1962.
Бобринской А.А. О некоторых символических знаках, общих первобытной орнаметике всех народов Европы и Азии // Труды Ярославского областного съезда исследователей истории и древностей Ростово-Суздальской области. М., 1902.